- Мелкую? - в глазах у мамы вспыхнул новый интерес, - вот как...
Я молча двинулся на кухню. Спину мне грел заинтригованный мамин взгляд.
- Уцелел? - уточнил, ухмыляясь, папа и пожаловался, понизив голос до трагического полушепота: - Она ж ночью вся извертелась, спать не давала.
- Бр-р-р... Нет, точно - вам надо было двух или трех.
- Я все слышу! - донеслось звонко из коридора.
Папа заканчивал завертывать стопку бутербродов в кальку.
- Будь осторожен, - сказал негромко, не поднимая взгляда от стола, - забота привязывает.
- В курсе, - буркнул я, проходя к плите.
- Ну и хорошо, - легко согласился он, - кто предупрежден, тот вооружен. Денег точно хватает?
Я молча махнул кистью над теменем.
- Славно, - папа задумчиво помолчал, глядя куда-то вбок, потом добавил: - Ну, не буду советами давить. Ты, похоже, мальчик уже взрослый... Сам давай.
- Вот за это - спасибо, - искренне отозвался я.
- Понимаю, - усмехнулся папа и двинулся в прихожую. - Мать, ты там долго копаться будешь? Опоздаем.
Я развернул одеяло, заботливо обернутое вокруг сковороды. Поднял горячую крышку - под ней обнаружились макароны и полоски колбасы, залитые взбитыми яйцами.
"Да", - подумал я, прислушиваясь к легкому шуму, что производили в прихожей одевающиеся родители, - "повезло мне, повезло. Только этого мало".
Тот же день, чуть позже
Ленинград, Измайловский пр.
- Ваню-то? Сейчас... - проскрипел в трубке знакомый уже голос соседки Гагарина.
Я протер затуманившееся от моего дыхания стекло и подмигнул Мелкой, что сторожила наши портфели в паре метров от таксофона. Ее лицо озарила ответная улыбка, ясная и светлая - так могут улыбаться только дети, еще не стесняющиеся движений своей чистой души.
В телефонной трубке, что холодила мое ухо, царило молчание, лишь изредка прерываемое далекими, словно идущими из космоса, шорохами и тресками. Я стоял, улыбался сквозь мокрое стекло той же дурацкой открытой улыбкой, и пытался понять, отчего мне сейчас так хорошо в этой промерзшей и прокуренной будке?
Нет, понятно, что мы любим тех, кому бескорыстно помогли, и, часто, сильнее, чем они нас. Но явно было что-то сверх того, и хотелось понять - что.
"Зримость", - предположил я, перекладывая увесистую черную трубку к другому уху, - "не почти абстрактные, загоризонтные для меня неторопливые движения геополитических плит, а зримый, осязаемый прямо сейчас мой личный результат. И, хоть траектория дрейфа тех самых плит от этого не изменится, но все равно это очень правильный, греющий сердце поворот Истории".
На этом я с удовлетворением подвел черту: рыть дальше и глубже могло оказаться себе дороже - мало ли, что еще там накопаю в себе? Пусть она будет солнечным зайчиком, что удерживает меня на свету. Слишком часто мне приходится балансировать на грани и, порой, соскальзывать и в кровь и грязь. Пусть будет якорем. Только бы не утопить ее вместе с собой...
Приложил ладонь к опять запотевшему стеклу. Отнял - осталась пятерня, по размеру уже почти взрослая. Снаружи на отпечаток тут же прильнула, примериваясь, девичья кисть. Мелкая изобразила на лице гримаску шутливого огорчения - ее ладошка была явно меньше.
Я вывел поверх ее ладошки сердечко, а потом, одумавшись, быстро его смахнул. Но ей того хватило - рука отдернулась, а улыбка стала чуть смущенной. Потом она негромко засмеялась - не то над собой, не то надо мной. Или, может быть, над нами вместе... Смех ее сразу сделал случившееся простым и естественным: ну, пошутили школьники, бывает.
Да, с ней было легко. Мои слова она воспринимала как данность. Надо позвонить не из квартиры, а с уличного автомата? Значит - надо. В школе лучше вести себя по-старому? Хорошо.
Это было непривычно, и, даже, чуть тревожно - не слишком ли Мелкая вжилась в роль ведомой?
"Над этим надо будет поработать, когда оттает", - решил я.
Но пока в том был сплошной плюс: надо мной не висело дамокловым мечом неистребимое девичье любопытство. В моей ситуации это дорогого стоит.
Трубка, наконец, откликнулась заспанным Ваниным голосом.
- Ваня? С добреньким утречком тебя, - негромко поприветствовал его я: - Ну, нашел что с квартирой? Ага... Ага... Понятно... Ладно, ищи дальше. Тогда до встречи на Техноложке, как договорились. Пока.
Я вернул трубку на крюк и вывалился на свежий воздух.
- Пока ничего приличного, - сообщил Мелкой, - может быть к вечеру что-то появится. Я после школы отъеду, узнаю. Не волнуйся, найдем за пару дней.
Она кивнула и покосилась куда-то вбок.
- Эй, - я чуть подтолкнул ее локтем, - да не собираюсь я тебя сплавлять. Буду частым гостем, еще надоесть успею. А вот кстати... Надо что-то решать с готовкой. Не бутербродами же тебе питаться.
- Я умею, - она торопливо вскинула на меня глаза, - и первое, и второе. Меня мама учила. Пловы, лагман, шурпу... Ну, и нашу русскую кухню тоже немного.
Я посмотрел на Мелкую весьма заинтересованным взглядом, и ресницы ее смущенно задрожали.
- Отлично, - с чувством выдохнул я, - я буду очень частым, надоедливым гостем.
- Не гостем, - поправила она меня, покачав головой.
На дне ее глаз потревоженной птицей метнулась какая-то мысль. Я невольно схватил ее и рассмотрел, а затем, совершенно неожиданно для себя, смутился и сам. Пару секунд в голове у меня толкались несвязные мысли, потом я, ломая проступающее напряжение, провозгласил:
- Плов... Как много в этом звуке. Надо будет новоселье устроить, как думаешь? Казан прикупить...
Мелкая моментально переключилась и принялась верстать планы. Я, недовольный сам собой, осторожно перевел дух: и придет же такое в голову...
На подходе к школе мы стали обрастать попутчиками. Сначала, на повороте с Измайловского, меня прихватила под руку Кузя. Пристроила свои шаги к моим, покосилась с легким удивлением на идущую рядом Мелкую и многозначительно произнесла: