3. Спасти СССР. Манифестация - Страница 30

К оглавлению

Среда 08 марта 1978, день

Ленинград, Измайловский пр.

- Ты это куда собрался? - вполголоса шипела мне в спину мама.

- На свидание, - ровно ответил я и, повернувшись к трюмо теперь в полуанфас, придирчиво оценил свой вид.

- А... А Томочка? - моя прямота, судя по маминому голосу, оказалась для нее неожиданной.

- Так я с ней и иду, - изобразил я живое недоумение.

- Да нет же! Вот эта! - мама возмущенно ткнула пальцем в сторону моей комнаты.

- А с ней у нас товарищеские отношения, - я остался в целом удовлетворен картинкой в зеркале и потянулся за шипром.

- Боже, какой ты еще у меня дурачок! - запричитала, закатывая глаза к потолку, мама.

За ней, на заднем плане, реял папа, сумрачный и молчаливый - он был лишен на сегодня права голоса.

- Неужели ты сейчас вот так просто бросишь ее и уйдешь? Восьмого марта! - мама решила надавить мне на совесть. - Бедную несчастную девочку!

Во мне начала подниматься волна глухого раздражения - отчасти потому, что упрек был справед. Но ответить не успел: дверь в мою комнату раскрылась и оттуда решительно шагнула Мелкая.

Мама, уже набравшая воздуха для продолжения, резко замолчала. Девушка подошла ко мне, внимательно, с головы до ног, оглядела и поправила ворот водолазки:

- Кривовато села.

Глаза ее беспокойно блестели, на скулах проступили пятна волнения.

Я виновато покосился в сторону, а потом тихо спросил:

- У тебя когда день рождения-то?

Она вдруг сверкнула легкой улыбкой:

- В один с тобою день.

Моя рука дернулась к затылку.

- Тц... - перехватила ее Мелкая, - ты ж лаком пользовался. Не трогай.

- Спасибо, - сказал я серьезно.

- Ой, дурачок... - тихо-тихо простонала на заднем плане мама.

Я шагнул вперед и коротко коснулся лба девушки губами.

- Спасибо, - повторил и пошел на выход.

По лестнице я спускался, морщась: мой поступок, совершенный по наитию, перерастал теперь во что-то большее, чем виделось еще вчера.

"Но какова!" - покачал я головой, - "нет, обещаю: этим летом, чтобы ни случилось, день рождения мы встретим вместе, и за мной - праздник".

Но вот лениво хлопнула за моей спиной щелястая дверь. Я остановился, оглядываясь. Во дворе было тихо и безлюдно. Просевшие сугробы грелись на солнце. Яркий свет и утренняя свежесть кружили мне голову.

"Весна!" - я запрокинул лицо к небу, что распахнулось этим утром над крышами, и зажмурился, - "лучшее время для безумств! И я к ним готов!"

Да, я вновь очутился в той поре, когда смутный еще зов души и уже пробудившееся влечение даруют человеку пронзительный шанс прильнуть к божественному идеалу, пусть всего лишь в форме неясного предчувствия, которому позже почти наверняка суждено быть обманутым.

Стоило мне оказаться рядом с моей Томой, и мир вокруг начинал плыть. Достаточно было одного встречного взгляда любимых глаз, и я с восторгом падал в открывающуюся пропасть.

В том сладком полете первым приходило понимание. Любой жест моей девушки вдруг наполнялся хрупким движением духа, и я проникал в сокровенное его значение так же легко и естественно, как дышал. В зелени ее глаз проступала многослойная, видимая лишь мне, глубина, и жизнь, где мешались огонь и зола.

То понимание дарило прощение. Я прощал легко и радостно, по сто раз на дню, поэтому были у нас и маленькие вспышки хулиганства, и капризы, и смех фонтанчиком из горла, и сладким шепотком - милая чепуха на ушко. А потом, позже - соприкосновения запахами и бережно накопленная нежность.

Да, мне было что терять.

Поэтому в тот день я о Мелкой промолчал.

Глава 5

Четверг 09 марта 1978,

Ленинград, Красноармейская ул.

Наверное, я должен был это предвидеть, быть взрослее и расчетливей. Да что там - мудрее! Сейчас, задним умом, я все это понимал. Первые свои духи могут многое в девушках перевернуть и перепахать - это вам не тайком отлитые капельки из заветного маминого флакончика. Все так. Но весна продолжала неустанно вибрировать во мне, и сожалений о содеянном я не испытывал. Скорее - напротив, пусть это и было опрометчиво.

Я замирал, чуть дыша, когда, лукаво улыбаясь мне о вчерашнем, проходила мимо Тома. Мягко колыхался воздух, и меня обдавало нежным и томным цветочным ароматом. Моя девушка была закутана в нем как в мягкой белой вуали; был там и ландыш, и ирис, и еще что-то, а на самом донышке чуть звенела аристократичная горчинка.

Походка ее изменилась: куда-то вдруг ушла подростковая торопливость, и плечи Томы теперь стягивала гордость. Легкость шага, впрочем, осталась, и когда я мечтательно смотрел ей вслед, то ясно видел все того же тонконогого олененка, что годом ранее несся за мной через трамвайные пути.

Следом волной накатывала спокойная и теплая сирень, с оттенками корицы и вишневой косточки - будто кто-то присел полакомиться сладким фруктовым десертом у цветущего куста. То шла раскрасневшаяся от распирающего ее удовольствия Яська. Для нее утренний мой подарок оказался громадной неожиданностью. Флакончик был торопливо вскрыт на первой же переменке, и теперь время от времени девушка распускалась беспричинной улыбкой. При взгляде на мальчиков постарше в глазах ее начал проскальзывать вопрос, ею самой, кажется, еще не осознаваемый.

За Мелкой же по школьным коридорам тянулся истинный Восток: недобрый и изящный. Веяло странным: раскаленными песками, жаром сухотравья и толстыми марокканскими коврами - в общем, той экзотикой, что не для нежных дев с одухотворенным взором. Впрочем, ей такое откровенно шло.

Оборотная сторона медали звалась Кузей. Неясное ожидание в ее глазах сменилось к концу дня нешуточной обидой, и я недоумевал, когда ж это успел надавать ей столько авансов? Да, она демонстрировала в последнее время и энтузиазм, и послушание, иногда по старинке сверкала в мою сторону ладными коленками, но в близкий внутренний круг не входила и должна была бы это понимать и сама.