3. Спасти СССР. Манифестация - Страница 71

- Да. Только мой вклад тут невелик.

- От каждого - по способностям, - наставительно сказал я, расслабляясь.

Софи с грустью заглянула в пустую кружку.

- Ладно, - сказала, - что там у тебя за план на отца?

- Ну, смотри, - я вальяжно откинулся на спинку, - я хочу выкупить его у бабетты. Дам ей денег на обмен её комнаты в коммуналке на однокомнатную квартиру в центре, а она за это напишет отказное письмо, в котором признается, что не любит отца и готова разменять отношения с ним на квартиру. Вот тут-то ты мне и нужна: с меня - деньги, а с тебя - общение с бабеттой и маклером. Изобразишь женщину, что тоже заинтересована в отце. Как тебе такой замысел?

Софья застыла с приоткрытым ртом. Глаза ее смешно выпучились.

- Ты это серьезно? - отмерла она потом.

- А что тебе не нравится? - спросил я настороженно.

- Все! - отрезала девушка категорично.

- А конкретней? - я недовольно насупился.

- Почему ты думаешь, что, написав такое письмо, она действительно оставит твоего отца в покое?

- Ну, потому что иначе мы подкинем это письмо отцу... - я вдруг почувствовал, что, будучи высказанной вслух, эта идея стала звучать совершенно по-идиотски. Щеки мои предвкушающе затеплились.

Софья эффектно взмахнула ресницами и, крепко прижав заломленные руки к груди, уставилась на меня с мольбой, а потом воскликнула - трагически, не своим голосом:

- Дорогой, меня заставили! - и, сменив тон на восторженный, продолжила: - Зато теперь у нас с тобой есть своя квартира!

Я уставился вдаль, медленно переваривая услышанное. Затем застонал и тяжело уронил голову на руки.

- Буратино... - протянула Софья насмешливо. Потом меня заботливо потрепали по волосам, - какой же ты все-таки Буратино... И ведь как только что меня запугал... Черт-те что чуть было о тебе не подумала!

Я с трудом поднял голову.

- Что же с отцом-то делать?

- Ты оцени, - ехидно улыбалась Софья, - как хорошо, что у тебя есть я. Да это вообще не мужского ума дело. Ты только что это блистательно доказал. Оставь мне.

Я задумчиво свел брови.

- Справишься?

- Уж всяко лучше тебя, - фыркнула Софья.

- Хорошо, - медленно кивнул я, глядя на своего первого возможного соратника, - хорошо, берись.

Глава 11

Пятница, 24 марта 1978, утро

Ленинград, Измайловский проспект

Каникулы! Смешно, ей-богу, смешно, но радость от этого немудреного факта начала переполнять меня еще в утренней дреме. Я просыпался с улыбкой, лягал сбившееся в ком одеяло, сладко под ним потягивался и, мечтая о чем-нибудь, постепенно проваливался обратно в короткий сон.

Хотя... Почему "о чем-нибудь"? О ком-нибудь!

Определенно, совершенно определенно: мечталось о ком-нибудь, причем довольно нескромно. Явственно хотелось заласкать мою Томку до самого до предела, и я тискал во сне подушку, словно любимую девушку.

Подаренные духи вдруг сдвинули в Томе что-то важное. В ней стало просыпаться новое, незнакомое, просыпаться и с интересом озираться: больше пока на себя и в себя, но доставалось немного от того внимания и мне.

Нам было уже вполне уместно сделать еще один шажок навстречу друг другу, но время... Последние две недели мироздание словно задалось целью гнать меня вперед, безоглядно и безостановочно: спасение и устройство Мелкой, вывод на дальнюю орбиту Гагарина, отец с бабеттой и, паровозиком - Софья на подоконнике... Матолимпиада, Польша и где-то на заднем плане - мягкая поступь Лапкиной и агентов ЦРУ.

Я элементарно зашивался: спать ложился далеко за полночь, а просыпался уже на морозце, шагая в школу.

Каникулы... Улыбка моя померкла: опять эта вечно сидящая у Томы дома бабушка-охранительница, а теперь еще и у меня долечивающийся после операции отец. А, значит, опять пристанищем будет для нас лишь истертый подоконник на лестничной клетке... Послезавтра - отбор на всесоюзную. Потом - поездка к академикам в Москву. А в промежутках - учить Кузю и Мелкую шитью (а перед этим еще и достать необходимые ткани, нитки, фурнитуру). И, непременно, запрошенный вчера Андроповым сеанс связи.

Ох уж это мироздание... Где б нам с Томкой смирения набраться?

Я еще немного поворочался под одеялом, а потом вдруг понял, что проснулся окончательно. Лежать стало невтерпеж, и я двинулся на звуки, что доносились с кухни.

- Привет, - сказал, опершись плечом о косяк.

- Привет, - эхом откликнулся папа и сунул точильный брусок под кран, а потом провел по нему намыленной рукой.

На столе развалом лежала куча разномастных ножей.

Шур-шур, шур-шур: папа начал методично водить очередным лезвием по оселку.

Я протиснулся к окну и посмотрел на небо: с него монотонно сеял дождик.

"Значит", - подумалось с довольной ленцой, - "сегодня без пробежки".

- Есть несколько стратегий подбора жены, - вдруг не с того ни с сего начал папа, все так же точа лезвие.

Правой стороной. Левой. Правой. Левой.

Шур-шур. Шур-шур.

- О! - я повернулся, иронично вздергивая брови, - с самого да со с ранья... Так меня.

- По любви, - папа поднял нож на уровень глаз и задумчиво пригляделся к отблеску на кромке. Потом недовольно качнул головой и снова смочил брусок водой.

Я заоглядывался в поисках завтрака: задушевная беседа могла затянуться.

- Творог в холодильнике, - подсказал, поняв, папа.

Я извлек эмалированную кювету и заглянул под крышку, оценивая объем.

- Запеканку будешь? - спросил у отца.

- Гм? А давай, - согласился он охотно и продолжил: - По любви - хороший вариант, кто бы спорил. Но не без существенных недостатков.

- Любовь зла? - уточнил я, выставляя на стол сахар и муку. Потом полез в холодильник за парой яйц.

- Не только, хотя и это - тоже. Видишь ли, любовь со временем иссякает. Часто - всего за несколько лет, - и он выдержал паузу, давая мне возразить, но я промолчал.