3. Спасти СССР. Манифестация - Страница 83

Обидно - к нашему приезду в Ташкенте резко похолодало. Еще три дня назад, по рассказам местных, днем было за тридцать, а сейчас не больше семнадцати, и порывы ветра носят по улицам мелкую водяную пыль. Выходить из теплого салона автобуса совсем не хотелось, особенно после вкусного и сытного завтрака. Так бы ехал бы и ехал в этом уютном порыкивающем нутре.

Я сидел у окна и с интересом разглядывал этот восточный, но отчетливо советский город. Широкие зеленые проспекты, страдающие гигантоманией плакаты, в створах переулочков -покосившиеся одноэтажные строения. И стройки, стройки, стройки...

А на улицах, приметами места и времени, женщины в ярких цветастых платьях, с неизменными платками на головах, и, изредка, седобородые аксакалы в тюбетейках и стеганых халатах. В Ленинграде такого не увидишь, это точно.

- Какой странный цвет у реки, Анвар, - повернулся я к своему соседу, - как кофе с молоком.

- Весна... - почти черные, точь-в-точь как у Мелкой, глаза коротко стрельнули за окно, - когда снег тает, в арыках всегда так. Летом вода чистая будет, зеленоватая. Но жарко. А сейчас хорошо - все цветет. И в горах травы еще почти нет, змей издали видно.

В речи этого жителя далекого аула, лишь полгода назад попавшего в республиканскую школу-интернат для юных математиков, почти не чувствовался акцент, но говорить он предпочитал короткими рублеными фразами, иногда задумываясь над нужным словом.

- Змеи?! - в непритворном ужасе воскликнула сидящая через проход от нас москвичка, - здесь есть змеи?

Мы торопливым хором уверили ее в полнейшей безопасности Ташкента. Она недоверчиво посмотрела на нас широко распахнутыми глазами и затеребила своего соседа. Тот с трудом оторвался от книги и с легким раздражением обернулся на шум под боком.

Мой взгляд прикипел к обложке: "Интегралы по траекториям" Фейнмана. Неожиданно. Физик на математической олимпиаде? Да еще сразу способный понимать классические работы по квантовой теории поля? Книга-то уже на две трети им прочитана.

Я оценивающе посмотрел на высокого, крепко сколоченного блондина. Такой может оказаться неожиданно серьезным соперником.

Нас довезли до цели - здания Президиума Академии Наук и высадили. Я воспользовался моментом для разведки:

- Привет, - догнал блондина и пристроился справа, - интересная книга у тебя. Функциональный интеграл грызешь?

В голубых глазах блеснул огонек энтузиазма, и он с надеждой воззрился на меня:

- А ты тоже изучал?

- Немного, - кивнул я, - все же это не столько математика, сколько физика. Красиво, но недостаточно строго. Есть большие вопросы к сходимости допредельных форм интеграла.

- Зато физически обоснованно! - взметнулся он на защиту, - полностью соответствует стандартной квантовой теории. К тому же это интуитивно понятное орудие, с помощью которого уже сейчас можно открывать новые математические факты. Именно открывать, а не доказывать, и именно математические!

- Частично согласен, - ответил я, - это может стать новым способом думать о математике. Бурбакисты такое сделали, введя в обиход канторову теорию бесконечности. Но только когда будет подведен базис. Пока же вся конструкция выглядит оторванной от фундамента остальной математики. Знаешь, вот словно висящая в воздухе Эйфелева башня.

- В физике, - отмахнулся он, - порой достаточно интуиции. Математика - лишь аппарат. Эйнштейн не только не мог разработать математический язык под свои прозрения, но даже не знал, что такая математика уже существует.

- Да, если бы не Гильберт... - согласился я.

Мы обменялись понимающими взглядами.

- Ты откуда такой взялся? - поинтересовался он, ухмыльнувшись.

- Из Ленинграда.

- Сорок пятая или двести тридцать девятая?

- Двести семьдесят вторая.

Блондин недоуменно поморщился, словно пытаясь вспомнить недоступное.

- Не напрягайся, - рассмеялся я, - это языковая.

- Ого... - он удивленно поморгал и добавил: - А почему не пошел в спецшколу?

- Ну... - протянул я, обдумывая, что бы соврать, - а и не предлагали. Я только в этом году вылез. Кстати, Андрей Соколов.

Я протянул руку.

- Вадим Книжник, Москва, - он крепко пожал мою ладонь, - давай рядом сядем.

В актовом зале по въевшейся комсомольской привычке мы устроились подальше от президиума. Слева от Вадима в кресло плюхнулся вихрастый брюнет со взором горящим.

- Привет, Вадим, - сказал он, - ну что, опять поборемся? У тебя последняя попытка.

- Всегда готов, Вить. Андрей, знакомься, - повернулся он ко мне, - это - Витя Гальперин, он в том году первый диплом у меня увел. Витя, это Андрей, из Ленинграда. Учти, он, хоть и из обычной школы, но, похоже, нормально волочет.

- Из обычной... - протянул, прищурившись, Гальперин, - это может быть даже опасней, чем из математической - раз досюда дошел. От спецшкол хоть знаешь, что ждать.

- А... - махнул я рукой, - все равно основной соперник на таких соревнованиях - это ты сам.

- Это верно, - согласился Гальперин.

- Я, кстати, из девятого класса, - заметил я, - но хочу к вам прибиться, на ваш тур.

- Зачем? - хором удивились ребята.

Я пожал плечами:

- Так интереснее будет. В положении об Олимпиаде запрета нет.

На сцене, тем временем, началось движение - рассаживался президиум. Затем на трибуну бодро выкатился представительный мужчина, оказавшийся замминистра и председателем оргкомитета.

Я откинулся на спинку и слушал его вполуха, больше думая о намеченной на завтра встрече с бабушкой Мелкой, чем об Олимпиаде. Телеграмму о встрече я ей отбил из Ленинграда, но приедет ли она? И, если да, то с какими намерениями? Пока я переживал о вариантах нашей беседы, мой подростковый организм непроизвольно елозил по скамье и громко сопел, словно от волнения из-за предстоящего тура.